10 июня 1908 г.

Сегодня проваландалась целый день, не сделав ничего, что нужно было сделать: с утра занималась с ребятами, потом только что села, пришли звать в лес, и я, конечно, отправилась, ибо страшно люблю я лес, поля, луга. А ведь, м. б., только теперь так привлекает и трогает меня эта, отдать справедливость, наша северная однообразная природа. Душа моя истерзалась за этот год мучений, непрестанной, как будто физической боли. Тут же перемена места, всей окружающей обстановки; я как-то вся отдалась привольной жизни на вольном воздухе – река, лес, поле, купанье и т. д. Ни о чем не думается, не тоскуется, просто хорошо и буду отдаваться этой жизни, пока не надоест, особенно не горюя, что живу, подобно молодому животному, радующемуся солнцу, свету, зелени, приволью. Постараюсь все-таки заставить работать мою несчастную голову. Хотела начать читать Маркса, да нельзя тут, ибо дома шумно, в поле, недалеко от дома, тоже дети мешают. Вот разве уходить подальше в поле, попробую. А если ничего не выйдет, то оставлю Маркса до осени, а теперь почитаю иностранных классиков и Герцена. Это-то я могу читать и не удаляясь от дома.

18 июня.

Погода отвратительная: дождь, холод, грязь, ветер. Уныние, тоска опять заползают в мою душу. Опять начинаются приступы этой отчаяннейшей тоски, которая уже не раз наводила меня на мысли о самоубийстве. Если только все время так будет продолжаться, то, кажется, я когда-нибудь покончу с собой. Такие люди, как я, в настоящее время – люди неинтересные для самих себя, такие люди не могут создать себе интересной жизни, ибо душа их не отзывается на прекрасное в жизни. Их удел – влачить жалкое, нудное для самих себя существование. Но я еще не совсем повергнута в отчаяние. Впереди надежда, большая надежда, что я выберусь из мрака, обступившего меня со всех сторон. В этой надежде особенно поддержал меня Вл. Вс. Сердечное ему спасибо! Все же я не все утратила из моей живой души. Я люблю природу, люблю музыку, люблю людей, люблю жизнь! И если только пройдет мрак, окутывающий мою душу, держащий меня, как в цепях, о, тогда я устрою свою жизнь отлично! Наука, искусство, общественная, политическая жизнь, любовь, семейная жизнь – все это вместе может создать прекрасную, интересную жизнь! А пока… Сиди у моря и жди погоды: наука для тебя закрыта. К общественной, политической жизни нет доступа. Кругом пустота.

30-е сентября. Как давно я не бралась за перо и как мне сегодня захотелось пописать. Иногда, когда начинаешь жить более или менее полною жизнью, накопляется такая масса впечатлений и мыслей, что хочется кому-нибудь излить, с кем-нибудь поделиться своим настроением и своими впечатлениями. Если живешь среди большого круга людей, то с одним поделишься одними мыслями, с другим другими, глядь, твоя потребность высказаться и удовлетворена. А если среди особенно большого круга людей живешь, то все-таки остаются при самом тебе те или иные мысли, настроения и т. д. и вот тогда-то обыкновенно прибегают к бумаге и перу. Боже мой, как много изменилось с тех пор, как были написаны мною последние строки. Тогда я через 1 ½ месяца после сонливого и в высшей степени тягостного прозябания в деревне переехала в город. Хорошо жилось там те две недельки, когда я была сама себе госпожа, ни от кого не зависела, никто меня не стеснял, и я никого не стесняла. Какое это счастье чувствовать себя самостоятельным человеком! А тут я была вполне таковым. Заниматься я не занималась, но все-таки чувствовала себя превосходно. Теперь же я уже около месяца в Питере и тоже настроение превосходное. Много тут сыграло то, что я живу рядом с Лелей. Как много значит иметь в Питере близкого человека. Благодаря тому, что мы были вместе, мы могли более или менее разумно проводить время; если бы я была одна, то я уверена, что повторилась бы прошлогодняя история. Ох, как вспомнишь, так даже жуть возьмет. Как я только тогда не покончила с собой, удивляюсь. А почем знать, м. б. ведь и теперь еще осталось кое-что от прошлогоднего. Вчера, например, был такой ужасный припадок тоски, что я думала, что возвращается старая история. Ой, не дай Бог! Если только нынче то же будет, мне не перенести. Да нынче хорошо то, что обстановка не та; нынче, я думаю, все время придется жить среди людей, и притом людей, кажется, такого же склада, как и я, а это будет действовать самым ободряющим способом, ибо неделя работы – день отдыха среди симпатичных мне людей много значит. Да притом же у меня появляется, кажется, опять охота заниматься; кажется (ой, не дай Бог ошибиться) опять мало помалу сворачиваю из бездны ужасов на прямую дорогу. А если только это так, то буду заниматься, как говорится, вовсю. Не буду жалеть ни трудов, ни времени. Займусь серьезно, ибо страшно хочется подметить или хотя бы приблизительно определить те силы, что двигают общественное развитие, заставляют меняться формы общежития. Только плохо, что не знаю с чего начать, что наиболее важно, а что можно выпустить, а все-таки на это искание, с чего начать, уйдет много времени – жалко.

Да сама я вижу, что настроение мое сравнительно с 18 июня ох как поднялось. Дай Бог, чтобы оно не падало, а то боюсь, при вторичном падении не подняться ему будет никогда.

6 марта 1909 г.

Почти полгода не бралась за перо; сначала не до того было, а потом не хотелось писать. Мама умерла. Господи, я все еще не могу представить себе, что это такое, иногда мне кажется, что ничего не случилось, что все осталось по-прежнему и только в виде недоумения возникает мысль – «мама умерла». В такие минуты мне кажется совершенно непонятными эти слова, как будто кто-то произносит их на совершенно незнакомом мне языке, и я их не понимаю и недоумеваю, что они значат. Иногда же я сознаю ясно все, что случилось и невозвратимость потери, а больше всего жалость к мамочке, бедненькой, заставляет болеть мое сердце. Если бы еще ее жизнь была сладка, тогда, может быть, не было бы такой жалости, а то горе, горе, горе и горе целую жизнь. По ее рассказам могу я судить, в какой ад мещанства, пошлости, скопидомства и грубости попала она после замужества, она, с ее мягкою, нежною душой. Она и фатер – это две противоположности. В нем, безусловно, есть хорошие стороны, но много деспотизма, неинтеллигентности, мещанства. Прямо как вспомню я эти два месяца её болезни, так просто сердце переворачивается. Болезнь, потом смерть, похороны, поездка в Тихвин, затем Питер. Да, забыла еще вторичную поездку в Новгород. Надо было распродать всю обстановку, ликвидировать все дела. Жила я тогда эти две недели у В., куда поместили на квартиру наших мальчиков. За эти две недели я близко познакомилась с К. Славный он человечек. Когда-то, будучи еще в 7-м классе гимназии, я его любила первою, чистою любовью. Ах, какое хорошее это было время. Он, кажется, отвечал мне взаимностью. Потом я реже с ним виделась, и первый порыв любви прошел. Теперь я сама не знаю, люблю я его или нет. Иногда мне страшно хотелось бы быть с ним ближе, разговаривать, видеть его около себя. Иногда же я как будто совершенно забываю его. Я думаю, если бы он жил в Питере, то это бы разрешилось само собой, но т. к. он далеко, то нет материала, который дал бы мне возможность выяснить мое отношение к нему. Но только все-таки факт налицо, если даже нет любви, то, во всяком случае, есть теплое, дружеское расположение. По его письмам я могу судить, что и с его стороны можно наблюдать то же самое.

А все-таки тяжелое у меня настроение: опять пустота проникает в душу, опять заполняет собою все внутри меня. Нет ни цели жизни, ни ближайших планов – ничего и ничего не хочется делать. Мне кажется, что мои старые идеалы правильны, но идти к ним я теперь не могу, просто-напросто не хватает душевных сил. Куда они делись, куда скрылись, Бог знает. «Где моя юность, где моя свежесть» - хочется иногда воскликнуть. Надо себя принудить делать то, что считаешь необходимым. Но как? Иногда просто не хватает силы воли заставлять себя что-либо делать. А если и заставишь, то ум работает вяло, результаты очень ничтожные – а чувство неудовлетворения, тяжести, своей никчемности давит и нагоняет такую тоску, что впору вешаться. Я раньше не знала, что такое тоска. Это не скука. Скука бывает от безделья. А здесь более глубокая причина. У меня тоска бывает тогда, когда в душе воцаряется пустота. Извне – впечатлений нуль: внутри ничего не могу создать, т. к. там воцаряется пустота. В результате тоска, тоска, тоска, которая как червь грызет мою душу и только во сне дает ей покой. Опять возникает мысль о самоубийстве, но теперь уже не желание жить удерживает, а страх перед смертью. Что-то будет дальше.

Елизавета Григорьева (крайняя справа). 1909 г.

6 сентября 1909 года. Вот уже третий день в Питере. Чувствую себя пока сносно, нет еще тоски, но боюсь, ох как боюсь, что она не заставит себя ждать. Пока хочется работать, читать, заниматься. Попробую; ведь, если не пробовать, то буквально жить нечем. Я еще думаю, что если бы я жила среди вполне интеллигентных, дельных людей, людей не праздношатающихся, а делающих дело, которое и они и я считали бы за истинное дело, тогда, я думаю, мне легче было бы осуществить свои планы. Жизни было бы больше, т. к. чаще приходилось бы сталкиваться с жизнью, а, следовательно, чаще раздумывать над нею. А тут… живешь в комнате, большинство знакомых или ровно для меня ничего не значащие люди, или же люди, к которым близко я не умею подойти. Конечно, главная-то причина – не люди, а я сама, та пустота, которая уже два года живет в моей душе. Что будет нынче? Да, положим, чтó сомневаться: будет то же, что и прошлый год. Просто меня подогрело пребывание осенью в Ил<ьинском> и встреча с З. Много бы можно тут было сказать по поводу моего отношения к З. и его ко мне. Но не стоит. Все же если бы опять мы с ним встретились, и его отношение ко мне не изменилось, я бы не противилась повторению того, что было нынче осенью. Это доставляет мне удовольствие и притом громадное, так зачем же я буду его отталкивать, раз мне жизнь дает так мало радостей. Наверное, на Рождество он приедет сюда, постараюсь с ним увидеться. А К.? Как мне с ним? Я почти убедилась, что я его не люблю. Т. е., конечно, я его люблю как человека, но ни в коем случае не как мужчину. В нем слишком мало мужественности, силы, энергии, а это, как это ни странно (ничего тут нет странного!), убивает во мне любовь к нему. Иногда я думаю: будь он высокого роста, я бы любила его. Тут как нельзя больше сказывается во мне женщина. Вообще я теперь так много знакома с половым вопросом, что каждый мой шаг в данной области, каждое ощущение, я могу проанализировать до мельчайших подробностей. Ну, полно об этом, поговорю лучше о своих планах на этот год, а в конце года загляну сюда и посмотрю, много ли я сделала из того, что намеревалась сделать. Прежде всего, хочу я поближе познакомиться с программами партий; для этого до Рождества хочу прочесть Маркса I том и Каутского Аграрный вопрос. Хотя возможно, что последнее заменю чем-либо иным. Затем хочу прочесть Введение в философию, чтобы ознакомиться с началами философии. Далее думаю сдать экзамена 9 – 4 и еще заняться историей искусств, для чего мы с Лелей собираемся читать что-либо вместе, а по воскресеньям ходить в Эрмитаж.

Конечно, чтение газет, журналов и новой беллетристики нужно включить сюда же. Хочу, кроме того, заняться музыкой, но… денег нет, так что может тут придется поставить крест. А как мне хочется заняться музыкой, одному Богу известно. Если найду какой-либо урок, то обязательно займусь. Вот и все мои планы пока. Что будет, покажет будущее. Завтра придет К. Как-то мы с ним встретимся, я ему не писала месяца два. А все-таки очень хочется повидать его.

10 сентября.

Приезжал К. Пробыл три дня и уехал вчера. Встретились с ним довольно спокойно, и окончательно убедилась, что совершенно не люблю его. С ним можно хорошо поговорить и поговорить о чем угодно. Он, безусловно, серьезный, симпатичный человек, с которым можно провести в задушевной беседе часа 2-3. Но… все же я его не люблю и даже в его присутствии иногда чувствую себя очень неловко. Я его знаю довольно хорошо, он меня тоже, отношения наши, мысли очень близкие, так что я ему всегда говорила о своих переживаниях, настроениях и он также. Это дает как бы некоторые не то, что права, а ну связывает, что ли, и человек считает себя вправе и на следующий раз делать то же самое. Теперь же я не могу быть с ним так откровенна и близка, как раньше, он же думает, что все осталось по-прежнему и старается заглянуть в мой духовный мир. А мне это тяжело; я чувствую, как будто кто-то ограничил мою свободу, что я обязана чем-то ему. Ох, худое положение создается. Как я из него выпутаюсь.

Вчера целый вечер все колебалась, послать ли письмо З. или нет. Тут говорило и желание поговорить с ним и боязнь быть непонятой и попасть в смешное положение. В то же время боюсь выдать себя, а потому не хочется первой писать. Сегодня все-таки решила послать письмо. Это мне доставит большое удовольствие, ну а на последствия (во всяком случае, слишком неблагоприятное для меня не будет) наплюю. Итак, сегодня посылаю и буду ждать ответа с замиранием сердца.

14 сент. Ответа все нет. От каждого звонка меня бросает в жар, все думается – вот почтальон. А ответа все нет. Ну, подожду еще; во всяком случае еще раз писать не буду, если не получу письма.

Начинаются занятия. Настроение пока хорошее, хотя ежеминутно чувствуешь, что ничего не знаешь, ничего не понимаешь, что отстала от культурной жизни, знаний не накопляется, а и те, что были, теряются. Надо заниматься, заниматься! Но чем, но как? С чего начать? На что обратить особенное внимание. Ведь о чем ни подумаешь, о чем ни поговоришь, везде натыкаешься на собственное невежество. Ох, как тяжело сознавать это! Я теперь уже почти уверена, что никогда не выработаю себе прочного мировоззрения, так, будут верхушки всяких знаний, но они не свяжутся общею мыслью, не скажут мне, что надо делать. Из-за своего невежества боишься подойти к людям. Думается, какой им интерес разговаривать со мной. Я такой ничтожный, неинтересный, невежественный человек. Я люблю, конечно, пофилософствовать, но какой прок из моего философствования? Ни богу свечка, ни черту кочерга. Философствование тогда только имеет значение, когда побуждает к деятельности, а тут… самоуслаждение, что ли? Тьфу, я сама себе становлюсь противна.

21 сент. Получила ответ, опять написала и опять получила. От первого письма меня охватило странное волнение, второе же повергло не то в недоумение, не то в разочарование. Какое-то странное чувство, пожалуй, недовольства собой за то, что я затеяла всю эту историю. Человека я совсем не знаю, а сама первая начала переписку. К чему все это поведет? Ну да уж раз начато, не стоит отступать. Если бы не я первая написала, м. б. я бы иначе себя чувствовала и этого недовольства собой не было бы.

Начала заниматься. Пока чувствую себя превосходно. Чувствую, что я живу, а не как раньше, за бортом жизни. Начали с Л. заниматься философией, собственно занятия-то эти сводятся к чтению Введения в философию, но иначе нет возможности заниматься. Начали читать Маркса, с субботы начинаем читать историю искусства. Пока все идет хорошо. Как будет дальше, не знаю.

Сейчас была у директора. Не разрешил держать экзамена 29-го без взноса платы. Откуда взять 20 р. Надо у кого-нибудь занять недели на 2, а то нельзя будет держать экзамена. Скверная история! Так было бы хорошо, если бы сдать экзамен 29-го.

1-ое октяб. Как много хотелось бы написать, а нет времени. 1-й экзамен, надо еще много пройти и то, что я хотела пройти в сегодняшний день, еще не сделано. Настроение чертовски хорошее: хочется заниматься и занимаюсь много и опять интерес к жизни возвратился и особенно как-то чувствуешь свою молодость. О молодость! Великая, чудная это вещь. Чувствуешь в самом себе, в своем организме жизнь, которая, кажется, готова выпрыгнуть из тебя или же саму тебя заставить сотворить какую-либо безумную вещь. Как я счастлива, что я молода. О, как я счастлива!!

12 октября.

Занятия, занятия и занятия! Вот главное, что заполняет теперь мое время. Занимаюсь историей, философией, психологией, читаю Маркса, поглощаю беллетристику, газеты.

Пока живу хорошо и чувствую себя почти совсем удовлетворительно.

7 ноября. Сейчас сидели с Лелей и вспоминали гимназическую жизнь. Как много в ней хорошего. Какой могучей волной катилась она и захватывала нас. Мы тогда жили, жили в самом лучшем, широком смысле этого слова, отдавались всецело жизни, жили каждою фиброю души: массу читали, массу спорили, горячились, была у нас под руками и деятельность, которая нам давала громадное наслаждение, была тут и работа для куска хлеба; сильно чувствовалось все, были огромные всеобъемлющие радости, были громадные страдания из-за толчков жизни, из-за того, что много в жизни пошлости, мерзости и грязи. Были порывы сильного увлечения и горячего, иногда чуть ли не религиозного экстаза. Чудное время! Да будет оно благословенно всегда. Благодарю тебя, судьба, что ты дала мне пережить все самое лучезарное, чистое, что только ты можешь дать! Что теперешняя жизнь в сравнении с тем, что было. Теперь у меня даже нет времени заниматься тем и так, чем и как мне хочется. Теперь нет поприща, на котором я могла бы испробовать свои силы. Нет сильных переживаний. Теперь все сносно, тогда  же было захватывающе. Что делать? Я теперь даже не знаю, какая деятельность удовлетворила бы меня, да даже и вообще может ли удовлетворить какая бы то ни было деятельность. Все шатается, не знаешь, что считать правильным, что нет. Чувствуешь, что совершается какой-то перелом, что стоишь на распутье, не зная, куда пойти. Если бы было только побольше свободного времени! Я бы тогда занялась марксизмом, серьезно и основательно. Мне кажется, что это учение наиболее правильное и наиболее научное из всех. Оно именно может указать, что именно должен вообще делать человек, а в частности и я лично. Но почти все время уходит на подготовку к экзаменам и притом даже своими науками занимаешься не так, как хочешь, ибо, если бы я стала ими заниматься так, как хочу, то я дай бог сдала бы экзамена 2 в год. А надо сдать их minimum 7. Вот и попадаешь в глупое положение: чем хочешь заниматься – не можешь, а чем занимаешься – не интересно. Таким образом, для личной жизни остается не много, да и этого немного не знаешь, как использовать. Обыкновенно или идешь в театр, или читаешь беллетристику (а она теперь очень не интересна) или идешь куда-нибудь, что тебе дает мало удовлетворения или к нам кто-либо приходит, что в большинстве случаев также дает слишком мало удовлетворения. Глупо все складывается, очень глупо, а ничего не поделаешь. Есть, пить надо, а значит всегда будет нужно делать что-либо, что не дает тебе удовлетворения.

20 января 1910 г. Тяжко, тяжко, тяжко! Безумно влюблена! Но, кажется, безнадежно. Он, видимо, ко мне относится хорошо, но это такой человек, который, кажется, ни к кому не относится плохо. Я ему симпатична, но опять-таки настолько, насколько ему симпатичны десятки других людей. Все эти дни я страшно страдала. Было такое состояние, как будто умер самый близкий, наиболее мною любимый человек. Нигде не найти себе места, ничем не могу заняться, ни о чем думать, как только о нем, все о нем. Как мне хочется увидеть его. Но увидеть мало, мне хочется быть с ним долго, долго, разговаривать с ним и только с ним и чувствовать, что его мысли при этом как бы принадлежат мне одной, что его внимание обращено только на меня. А этого никак не устроишь. Я, видимо, ему безразлична, а потому… надо скорее выкинуть все из головы, вырвать из сердца и лучше всего избегать его, чтобы было меньше страданий. А между тем в голове созревают планы: вот я пойду туда-то, сделаю так-то, где и как я его смогу увидеть. Я отлично сознаю, что это только увлечение, что это не настоящая любовь, как я ее понимаю. На мой взгляд, любовь прочна и особенно красива и особенно много радости, свету человеку дает тогда, когда любящие друг друга люди одухотворены одними идеалами, когда их духовный мир представляет собою гармонию, когда то, что черно или бело для одного, будет черным или белым и для другого. Такой чисто духовный союз, скрепленный взаимною любовью, есть величайшее счастье на земле и не многие при наших дурацких условиях жизни пользуются этим счастьем. В большинстве случаев любовь вместо счастья приносит страдания, а затем вырождается в пошлое существование изо дня в день, превращается в привычку и тем самым унижает людей.

Все это я отлично понимаю, но… я люблю все-таки его безумно, несмотря на то, что я его совершенно не знаю. Может быть узнаю ближе и всякое увлечение пройдет, а может быть… Эх, наплевать на все. Пока будешь ждать идеальной любви – жизнь пройдет, да ведь и не всем на роду написано любить так, как я понимаю. Может быть, мне как раз и написано жить всю жизнь увлечениями.

Скорее бы выяснилось все, а то у меня такое настроение: «Ах, мне изменила подружка моя! И солнце померкло с тех пор для меня. Напрасно я смерти, покоя зову, а с сердцем разбитым живу да живу!» Чувствуется, так сказать, «воспаление сердца».

19 ноября 1910 г. Прочла сейчас, что у меня написано было 20-го января. То, что тогда было моим страстным желанием – осуществилось. С его стороны я встретила такую преданную, такую нежную любовь, что мне и во сне не снилось. Это имело для меня тем большее значение, что признание в любви и настойчивое проявление своей любви на каждом шагу я получила в первый раз. Только теперь, когда уже все кончено, я вижу, как сильно и какою человеческою, высокою любовью он любил меня. И как мне теперь больно, до слез больно, что я ему причинила такую массу страданий. Но те страдания, которые я ему причинила, я искупила, может быть, еще большею душевною болью.

Дело в том, что, когда дело так повернулось, что нельзя уже было разводить никаких сантиментов, а надо было искренне перед самой собой ответить, действительно ли я люблю его, я стала в тупик. Иногда мне казалось, что я его люблю, люблю всеми фибрами души, что приди он сейчас ко мне, я сделаю все, что угодно, я продам душу черту. Иногда же я не ощущала ни малейшего чувства к нему, и когда он приходил ко мне со своими ласками и поцелуями, я не знала, как себя вести. Я не хотела быть неискренней, неискренне отвечать на его ласки, писала ему письма, где просила оставить меня, но, получив от него ответ, что он от меня ничего не требует, что он хочет только быть около меня, думать обо мне, что ему даже эти думы доставляют счастье, я опять металась в тоске по комнате, ничего не могла делать, ни о чем другом ни думать, ни разговаривать, как только о нем и о том, что такое он для меня, люблю я его или нет. Иногда, когда я приходила к отрицательному решению, я решала не видеться с ним, при встречах была холодна, перешла с «ты» на «вы» и наносила ему удар за ударом в самое сердце. Потом спохватывалась, меня мучило раскаяние, опять тоска захватывала душу, и я целый день плакала, уткнувшись в подушку. Я знаю, что он сильно страдал, но я – я страдала, страдала, я думаю, сильнее его. Из-за чего я страдала – это для меня и теперь не совсем ясно, но что я любила его, это для меня теперь ясно.

Любила больной любовью, так как я тогда стояла на границе помешательства, но все же любила. Теперь все кончено. Он увлекся другой и не знаю, помнит ли хоть немного меня. Мне сильно хочется, чтоб он не забыл совершенно свою «Веточку». Я хочу, чтоб он считал меня своим другом и хоть изредка уделял мне немного времени. Как мне тяжело было, когда я видела его на концерте с М. Г. Он провел с ней весь вечер, со мной только поздоровался. Мне было очень, очень тяжело. Но все-таки я рада и за него и за себя. Он теперь, наверное, сильно счастлив с М. Г., так как она его, по-видимому, очень любит. Пусть отдохнет его славное сердце от всех мытарств, через которые он прошел благодаря мне. А я ему всегда желала и всегда буду желать одного только хорошего. Мне же лучше будет потому, что я теперь знаю, как мне к нему относиться. Прощай, мое золотко. Не поминай меня лихом и помни, что я для тебя сделаю все, что угодно.