Недели через две американцы нас перевезли в репатриационный лагерь для возвращения на родину. Из всех национальностей только русские были за колючей проволокой под вооруженной охраной (все остальные имели приколотый флажок своего государства и переходили свободно даже на русскую сторону), атмосфера была удручающая. Мы с мамой инстинктивно почувствовали, что надо бежать, но как и куда?.. В помещении, где нас держали, среди мусора на полу я увидела бумажку, белую с красным, вырезала - получился польский флажок. Отправилась к воротам, незаметно приколола и без препятствий вышла на свободу. Нашла американскую комендатуру, получила пропуск и, как на крыльях, помчалась забрать маму. Конечно, все это было не так легко, главное, что мы выбрались.

… В последнем письме сделала ошибку (не то чтобы это было важно) родина императрицы Дармштат, а не Диллинбург. Итак, нас поместили в транзитный лагерь, через который проходили всевозможные нации (по причине войны оказавшиеся в Германии) на пути домой. Там также были граждане балтийских и балканских стран, которые по Ялтинскому Договору не были должны возвращаться. Мы попали под опеку поляков. Устроились работать в маленький детский госпиталь (в качестве сиделок-медсестер, под руководством дипломированной медсестры). Организовал госпиталь польский доктор, а с оборудованием и медикаментами помогали американцы. Комнату и питание имели при госпитале; за работу "платили" сигаретами и черным кофе в зерне, что мы использовали на приобретение нужных вещей. И вот опять Ялтинский Договор, мы тогда о нем ничего не знали, оказывается, по договору союзники не имели права давать убежище советским гражданам. Советские представители делали неожиданные визиты и проверяли списки обывателей  лагеря. Администрация лагеря решилась записать нас поляками, слегка поменяв имена и фамилию. Я в срочном порядке обучалась польскому, т. к. готовилась письменная проверка в присутствии советских представителей. Все прошло хорошо (мама заявила, что плохо видит, а очки не имеет, мне разрешили выполнить бумаги за нее), мы получили официальную справку. Могу сказать, что поляки играли большую роль в моей жизни. Итак, потекла более спокойная жизнь, хотя все еще "сидя на чемодане". Открылась польская школа и ремесленные классы для взрослых (как подготовка к жизни в Америке).

В детском госпитале

 А теперь как я познакомилась с моим мужем. Молодежи было много, конечно, были и вечера с танцами, я очень любила танцевать и всегда ходила на танцы с подружкой (чтобы свободно танцевать со всеми). А тут какой-то молодой человек решил приглашать меня на каждый танец, отказать – значит, сидеть (таково правило). Решила уходить (подруга осталась). Кратчайший путь к госпиталю был через футбольное поле, слышу шаги. Настойчивый танцор догнал меня уже у дверей, просил разрешения на другой день зайти, я скорей сказала «да» и с вытаращенными глазами влетела в комнату, говоря, что за мной гнался "страшный дядька".

Итак, продолжаю. Драги пришел с визитом на другой день, познакомился   с  мамой  и ... зачастил.   Узнали,  что  он   серб  из Югославии, учитель по профессии, любит музыку и т. д. Предложение сделал на колене, и через год мы поженились. Драги работал у американцев переводчиком (мы были в американской зоне). Лагеря начали распадаться, мы сняли квартиру в городе, я училась, мама вела хозяйство. Это было время блокады Берлина и начало "холодной войны". Оставаться в Европе казалось опасным. Через сербскую газету Драги нашел свою кузину в Канаде, и она нам выслала визу. И мы пустились через океан с 13 дол. в кармане на троих (3 долл.с продажи кой-какой утвари, а 10 долл. Драги нашел на пристани, перед посадкой на корабль). Вы знакомы со стихами Дон Аминадо? Вот его «Города и Годы»:

Старый Лондон пахнет ромом,

Жестью, дымом и туманом.

Но и этот запах может

Стать единственно желанным.

Ослепительный Неаполь,

Весь пронизанный закатом,

Пахнет мулями и слизью,

Тухлой рыбой и канатом.

Город Гамбург пахнет снедью,

Лесом, бочками и жиром,

И гнетущим, вездесущим,

Знаменитым, добрым сыром.

А Севилья пахнет кожей,

Кипарисом и вербеной,

И прекрасной чайной розой,

Несравнимой, несравненной.

Вечных запахов Парижа

Только два. Они все те же:

Запах жареных каштанов,

И фиалок запах свежий.

Есть чем вспомнить в поздний вечер

Когда мало жить осталось,

То, чем в жизни этой бренной

Сердце жадно надышалось!..

Но один есть в мире запах,

И одна есть в мире нега:

Это русский зимний полдень,

Это русский запах снега.

Лишь его не может вспомнить

Сердце, помнящее много.

И уже толпятся тени

У последнего порога.