НАСЛЕДИЕ
Меню сайта
Переводчик-онлайн
Форма входа
Поиск
Главная » Статьи » Дневники » Дневник Е. Л. Григорьевой (в замуж. Аргировской)

Дневник Е. Л. Григорьевой (1908-1919). Продолжение

9 июля 1915 года. Вот уж как много времени прошло с тех пор, как я написала все вышеизложенное. Забросила я свои записи и все эти годы пробавлялась тем, что писала письма «несуществующему», которых у меня накопилось целая кучка. И сейчас-то я вернулась сюда только потому, что хотелось воскресить в своей памяти все, решительно все, что касается моего дорогого, любимого кума. Перечитала  сейчас все его письма ко мне, вспомнила все наши с ним встречи и сердце мое заливается кровью. Только что приехала от него. Он в таком ужасном состоянии, что хуже, кажется, уже никак не может быть. Болезнь ужасная, неизлечимая сломила его, а сюда присоединяется ряд душевных страданий и горей. Он меня вызвал в Питер. Хотел меня видеть и, несмотря на свою болезнь, на время, на обстоятельства, так ласково меня встретил, что заглушил во мне все, чем я жила до сих пор, и создал только одно желание: быть с ним до конца, ухаживать за ним, окружить его своей любовью и уничтожать его душевные страдания. Я готова всем пожертвовать для него, всем. Я люблю его. Я знаю, что он погиб, что его болезнь неизлечима, что через год, через два, три мучений он погибнет, но в моей душе вырастает глупая, ни на чем решительно не основанная вера, что он поправится, что он вернется ко мне. Я верю в его выздоровление и голос трезвый разума не может победить этой веры. Глупо, тем тяжелее будет, затем видеть то, что неизбежно. Ах, с какой бы радостью вырвала я его из его теперешней обстановки, как бы я ухаживала заботливо за ним! И все это невозможно, невозможно! О мой милый, дорогой, единственный мой верный друг. Сколько страданий, помимо своей воли принес ты мне. Поправляйся, солнышко мое, поправляйся! Боже, я готова просить тебя о чуде.

17 ноября 1915 года. Вечер. Сижу и пришла мне в голову фантазия опять возобновить от времени до времени свои записки в этой тетради. Верный признак, что мне худо на душе. Да, худо, очень худо и временами безумно тяжело. Не балует меня жизнь, мало радости отпускает она на мою долю. Иногда все крупные несчастия и мелкие неприятности доводят меня до такого состояния усталости, что безнадежность со всем своим неприкрытым ужасом встает перед моими глазами. Тогда мне вдруг представляется она в виде какого-то кошмарного чудовища и злорадно хохоча надо мной, как над своей жертвой, своим отвратительным перстом показывает мне на смерть как на единственный выход. И вот начинаешь извиваться как птица в клетке, мечешься по разным сторонам, совершенно инстинктивно ища спасения, кидаешься от одного дела к другому, бежишь к людям, часто к друзьям, думая в них найти защиту, часто к новым людям и новому делу, надеясь, что там найдешь какой-нибудь новый еще неизвестный тебе путь спасения. В большинстве случаев ничего не находишь. Люди, даже и близкие тебе, так всегда заняты собой, своими горями и радостями, что, придя к ним, просто не хочется говорить о том, что убивает тебя медленной смертью. Они в лучшем случае выслушают тебя внимательно и сочувственно, в громадном же большинстве случаев с плохо скрываемым нетерпением и скукой. А боже, как в такие тяжкие минуты хочется, чтоб кто-нибудь ну просто пожалел тебя, приласкал, утешил. Тогда бы, кажется, выплакал все свое горе, отдохнула бы душа в этой теплой атмосфере и м. б. безнадежность не так часто посещала бы тебя. А то опять и опять приходится призывать всю силу своей души, чтобы справиться самой без чужой помощи с ранами своего сердца. Говорят, это хорошо, это вырабатывает устойчивость в борьбе с жизнью. Пусть это верно, но ведь верно и другое: ударь раз, ударь два… но не до бесчувствия. Стойкость-то у меня давно выработалась, а теперь уже, кажется, дело идет к «до бесчувствия». Единственно кто еще очень редко, когда нет дома М. Б., сам того совершенно не зная, дает мне возможность немножко отдохнуть в атмосфере внимания и теплого участия, это мой сам несчастный кум. Несмотря на всю тяжесть своего положения, он выказывает ко мне всегда такую заботливость, такое участие, что трогает меня до слез и дает облегчение.

23 ноября. Сегодня Жак был очень мил. Я не могла у него долго быть, т. к. надо было пойти к Сереже. Очень хочу повидать его побольше и поболтать о всякой всячине. Несмотря на то, что он ультра эгоистичен, что в нем полное отсутствие теплоты душевной, той милой сердечности, которая сразу располагает к себе, меня тянет к нему. Причины-то этого я знаю, да лучше не буду о них говорить. Ох, Жак, Жак, почему в тебе нет этого «сердечного тепла», на отсутствие которого жалуется и Снегурочка. Ну да бог с тобой. Ведь на «нет», говорят, и суда нет. А жаль, ей богу, жаль.

2 декабря. Противный Жак! Прислал мне открытку, где вдруг появилось это «сердечное тепло» и вот… в результате болит голова. Противная ледяшка, сосулька отвратительная! Морочит только голову и создает головную боль. По нашему, русскому – «коль любить, так без рассудку», «коли пир – так пир горой». А у него так все «чтоб и невинность соблюсти и капитал приобрести». Ну да я тебя выведу на чистую воду! Фу, как болит голова из-за этого дурацкого письма.

4 декабря. Как неинтересна моя жизнь. Иной раз посмотришь на нее с высоты птичьего полета и подумаешь с тоской: ну, как можно жить так, как живу я. Существование мое бездельное, безрадостное, утомительное и тоскливое. Цели жизни в смысле какой-нибудь общественной работы, нет. Она была когда-то, но жизнь безжалостная с корнем ее вырвала. Стремление приобретать знания угасло, ибо это стремление питается надеждой когда-нибудь применить свои познания к делу. Эта надежда погибла, а стремление к знанию из любознательности давно остыло. Когда-то я страстно интересовалась музыкой, историей искусства. Затрачивала массу энергии, чтоб приобщиться к этому светлому миру, приобщалась к нему и получала массу ясного, чистого, радостного. И здесь масса внешних преград и бесконечная душевная усталость лишили меня этих радостных переживаний. Так постепенно одна за другой отпадали те элементы, которые делали для меня жизнь интересной. Постепенно отпал еще один, может быть, самый главный – общество интересных мне людей. Кто кончил, кто просто отошел, и осталась у меня маленькая кучка людей, которых я люблю, ценю, но и эти могут не сегодня-завтра исчезнуть с моего горизонта. И вот мне иногда представляется мрачная картина моего ужасного одиночества в недалеком будущем с пустотою внутри и пустотою вокруг. Страшно, жутко станет. И опять смерть представляется как единственная спасительница. Как иногда становится жалко себя, своей гибнущей молодости, жизнерадостности. Почему так плохо складывается все в моей жизни? Ведь не могу сказать, чтоб природа обделила меня. Она дала мне и ясный ум, и веселость, и любовь к жизни и людям. И дав все это, отняла матерьял, из которого можно было бы создать интересную, хорошую жизнь. Вот и стоишь иногда в раздумье и горько сетуешь, что тускнеет ум от бездействия, меркнут, гаснет жизнерадостность, теряется работоспособность, и горькие слезы текут из глаз, оплакивая свою горькую жизнь. Иногда это повергает в безумное отчаяние и душевная боль не дает покою своей остротой, иногда же наступают периоды апатии: все равно, хорошо и то, что хоть прошла острота душевной боли. В такие минуты, какова и настоящая, я могу анализировать, как анатом, как посторонний наблюдатель свои скорби и при этом отношение к ним совершенно спокойно. Не будь надежды на лучшее будущее, я давно бы отправилась ad patres.

16 декабря. Приближается Рождество и вместе с этим приближением все больше и больше нарастает Рождественское настроение. Люблю я его очень. Вот эти приготовления предпраздничные, мытье, уборка, закупка массы нужных и ненужных вещей, уличное оживление и суета, предвкушение рождественских удовольствий и развлечений создают какую-то теплую атмосферу, в которой с радостью купаешься. И эти предпраздничные дни я люблю гораздо больше самого Рождества. Нынче я его особенно радостно жду почему-то. Иногда даже это кажется мне странным. Рождество нынче выросло в какую-то большую, интересную цель, к которой я стремлюсь душой. И возникает мысль, что ведь Рождество-то не даст мне цели и радости надолго. Пройдет эта святочная суета, с ее оживлением и бодростью и опять потянутся тягучие дни бесцельного и томительного прозябания. Но эта мысль сейчас мало имеет силы, ибо сейчас доминирует одно: «да здравствует Рождество!», а там хоть трава не расти. Милое Рождество! Не обмани моих ожиданий! Дай хоть на недельку побольше веселья, смеха и радости, хоть мгновенной, но все-таки радости.

Сейчас мысли унеслись совсем в другую сторону. Сижу и думаю, что наряду со всеми моими огорчениями и неудачами я и распускаю себя. Ведь если так идти дальше, можно правда забраться в такой тупик, что из него и выхода никакого не будет. Надо встряхнуться, надо энергично бороться с жизнью, надо победить её, надо наперекор ей создать себе сносную жизнь духа в противовес серости окружающего. Хорошо. Жизнь тебе не дает внешних впечатлений, общества, приносит массу горестей. Противопоставь ей богатую внутреннюю жизнь и ты не будешь страдать от отсутствия людей, от отсутствия внешних впечатлений… Надо прежде всего быть хорошей исполнительницей своего дела, т. е. быть хорошей учительницей. А для этого надо побольше познакомиться с педагогической литературой, со всякими новыми методами, «последними словами» и т. д. Затем, надо побольше энергии употребить на то, чтобы сделать для детей пребывание в школе интересным и радостным. Надо и тут не полениться сводить их почаще в театр, в музей, устроить им разнообразные интересные игры, туманные картины и т. д. Чем сидеть со своей тоской и все больше и больше становиться на опасный путь нытья и апатии, лучше заняться этим живым и нужным делом и дать детям побольше радости, ибо им в их будущей жизни предстоят почти исключительно горести и горести. Пусть же они хоть в школе порадуются хорошенько. Уж и это одно сможет внести в жизнь человека много энергии и хорошего настроения. А я сижу и ною, ною до бесконечности. Я даже смеяться разучилась и когда приходится это делать из вежливости, то выдавливаешь на лице своем гримасу смеха, а внутри и намека на него нет, а все сковано холодом. Я уже так давно не смеялась от всей души, разве иногда в школе с ребятами. А затем, ведь я могу еще заняться музыкой. Она мне тоже много радости дает. После Рождества обязательно примусь за нее. И пусть кругом будет хоть пустыня. Я ее приемлю и начинаю трудиться над восстановлением моей пошатнувшейся, померкнувшей внутренней духовной жизни.



Пинск. Весна 1914 г.
Е. Григорьева (стоит слева) с подругой

10 января 1916 года. Вот и Рождество прошло. Милое Рождество! Ты не обмануло меня. Две недели промелькнули, как сон. Хорошо я провела нынче это время. Отдохнула от Питера со всеми его неприятностями, потанцевала в свое удовольствие, хотя все-таки мало, пофлиртовала немножко и забыла на эти 2 недели все то мрачное, что последнее время гнетет меня. Но замечательно, что как только вернулась я в Питер, как все уныние, вся безрадостность и бесцельность моего существования еще рельефнее выступила и охватила со всех сторон. Ну да, ну ее к черту! Я все-таки хочу жить и буду жить до последней возможности. В крайнем случае, наделаю массу глупостей и отправлюсь ad patres. В этом полугодии есть 3 обстоятельства, которые могут скрасить мою жизнь и на которые я надеюсь. Ведь все-таки их три. Одно сорвется, останется другое, сорвется другое, останется третье. Но и все эти 3 обстоятельства могут меня жестоко обмануть, как уже многое обманывало в жизни. Ну да ведь не привыкать стать! Я к этому так привыкла, что уже почти не верю в свои удачи, но все-таки маленькая надеждишка живет в душе. Надежда! Надежда! Не обмани меня! Смилуйся хоть раз надо мной. Оправдайся хоть на половину! Но не меньше. Если меньше, то лучше совсем ничего не надо. Так хочется надеяться, и так боишься этих надежд.

16 января. Поступила на курсы сестер милосердия. Самые-то курсы меня очень мало привлекают, но м. б. по их окончании удастся устроиться на войну, а я сейчас больше всего хочу поехать на войну, хочу окунуться во всю гущу военной жизни, хочу перемены образа жизни, хочу работы, хочу людей, хочу в это историческое время быть ближе к самой жизни, к совершающимся событиям. Боже! За что ты меня наказал и создал женщиной. Не хочу я быть женщиной! Ей так тяжело жить на свете. О если бы перевоплотиться! Как только кончу курсы, буду всеми силами стремиться устроиться на войну. Хочу даже, чтоб меня там убили. Так хочется жить, так хочется! А приходится искать смерти! Страшно жутко! Скорбно! Сижу, пишу эти строки, и сверлящая душевная боль заставляет меня горько плакать над моей гибнущей жизнью. Что мне до того, что сейчас гибнет сотни, тысячи жизней, ведь в настоящее-то время гибнет моя жизнь, моя собственная жизнь и оттого мне так жутко и скорбно. Если б еще иметь деньги, тогда еще все бы ничего, а то эта проклятая нищета! Разве выйти замуж за В.? Боюсь, что этим я еще ухудшу свою жизнь и ни за что ни про что испорчу жизнь хорошему человеку. Вот за В. Н. я сейчас бы, с удовольствием вышла замуж и ему и себе дала бы много радостных дней. Да он далеко, да и, кажется, слишком занят делами. Боже! Думала ли я когда-нибудь, что мне будет так невыносимо трудно жить на свете?! Нет, надо на войну, на войну во что бы то ни стало.




Первая мировая война. Сестра милосердия

2 февраля. С каждым днем все больше и больше теряешь веру в людей. Эти последние годы дали такую массу уроков, что я не верю людям ни на грош. Я не верю ни в любовь, ни в дружбу, ни во что. Есть только одно чувство на свете, которому вполне можно довериться, которое никогда не обманет, которое всегда согреет тебя ясным теплом – это любовь матери. Остальное все миф, призрак, созданный людьми, чтоб прикрыть, замаскировать жестокость жизни. Уж у меня ли мало было друзей в жизни и что же… Теперь, когда я больше всего нуждаюсь в дружеском участии и поддержке – где эти друзья? Им хорошо живется, так зачем же помнить тех, кому плохо? Если б им было худо, они м. б. не забыли бы так меня, а ведь им хорошо… Ну и черт с ними! Не надо мне ничьей ни дружбы, ни любви, ни сочувствия. К черту все! Больно душе, больно оттого, что ведь я люблю людей и без них не могу жить, я страдаю от отсутствия людей. Ну что ж поделаешь? С каждым днем вообще теряешь и всякую веру, и всякую надежду, так что -  не все ли равно, что теряется вера в людей. Знаю одно, что если до осени в моей жизни ничто не изменится, я не смогу больше жить.

(Окончание следует - кликни вверху страницы на раздел "Дневники")

Категория: Дневник Е. Л. Григорьевой (в замуж. Аргировской) | Добавил: neofitka (22.03.2010)
Просмотров: 1017 | Теги: учительница, Первая Мировая война, сестра милосердия, красный крест | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
ВИДЕО.
Новости
ВИДЕО.
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0
    Наш опрос
    Оцените мой сайт
    Всего ответов: 25
    Copyright MyCorp © 2024