[1]
29/VI
Здравствуйте.
Итак, вместо Карельского перешейка запихали нас в Волосово
по Балт<ийской> дороге, сегодня переспали здесь ночь в каком-то молочном
техникуме, а теперь куда-то пойдем за 30 км. Все-таки кружку и ложку я забыл,
купил лишь чайную.
Следующую открытку напишу с места окончательного назначения.
Сергей
* * *
[2]
Здравствуйте, ленинградцы! Я уже не в Волосове, а в тот же
день вечером сели мы на поезд и, сделав пересадку в Гатчине, доехали до Сиверской,
откуда ночью пошли маршем 13 км до деревни Даймище (так?), откуда и пишу. Можете писать мне сюда. День убит. Второй
сделали нам выходным, сегодня – третий. Обещали послать убирать сено, да погода
плохая – сидим дома, в сенном сарае. Третий день работаем до умопомрачения
челюстями на «спецстрой… (далее нрзб)», благо выдали аванс. Правда,
скоро обещают настоящую работу с 10-ти часовым раб<очим> днем. Оплата
сдельная. Живем весело – с музыкой, песнями, даже с пианино. Народу нас 100
человек, народ хороший. Место здесь чудное, вчера целый день прошатались по
лесам и речкам. Дачники все уехали, и потому народу мало. Жить здесь буду,
вероятно, около месяца. Дней через 5-6 наведаюсь в город.
С.
4/VII- 41
* * *
[3]
Дорогие родители!
Пользуюсь случаем послать весточку. Получили ли мое первое
письмо с продкарточкой? Живу зверино-первобытным образом. Мой адрес:
Ленинградск. обл. Всеволожское п/о, п/я 109/о.
Сюда можно приехать трамваем до Ржевки, оттуда – 5 км
пешком. Я в 4-й пулем<етной> роте. Настроение бодрое.
Пишите. Сергей.
Буду дней 10.
11/Х
* * *
[4]
15/Х
Дорогие мои родители! Почему не получаю от вас никакой
весточки? Я отправил вам 2 письма, ответа же нет. Мой точный адрес (пока):
Ленинград, п/о Всеволожская , п/я 109 Е/П.
Раньше я писал, что пробуду здесь, вероятно, еще дней 10, но
теперь это неизвестно. Сегодня, например, сформировали маршевую роту и
отправили куда-то, завтра такая же участь может постигнуть и меня. Как я вам
уже писал, условия жизни здесь первобытно-звериные: отчаянно мерзнем в летнем
обмундировании, нет ни бумаги, ни карандашей писать письма, едим плохо (из
одного котелка двое одной ложкой), бесконечная муштра – ать-два, и бессонные
ночи, т. к. в комнате 10 м2 размещаются друг на друге 30 челов<ек>.
Все это первоначально повергло меня в уныние и безнадежность. Но, спокойно
поразмыслив, я решил, что избежать всего этого все равно бы не удалось, а если
бы и удалось, то теперь поздно сожалеть об этом. А этот суровый жизненный режим
– подъем в 4-5 часов, отсутствие элементарных удобств, и, главное, противное и
гнусное общество, возглавляемое ломовиком с Лиговки, и также все дальнейшее, если только оно благополучно
кончится, послужит великолепной школой жизни. Я решил перенести все это, как
необходимое препятствие в жизни. Особенно много писать мне некогда, о малейших
изменениях в моей жизни напишу. Как вы живете там? Ответьте мне сразу (в 1-м письме я послал продуктовые карточки).
Пишите все. Не унывайте и не плачьте, ибо все к лучшему. Сюда можно приехать,
до Ржевки трамваем, там – пешком до Всеволожской, лучше утром. Я недалеко от
станции по эту сторону ж. дороги, 4-й батальон, 4-я пульрота, 4 взвод. Но лучше
не приезжать, я сам попытаюсь. Беспокоит положение на фронте. Ну, дорогие, до
свидания. Привет тете Кате.
16/Х
P. S. Лучше не приезжайте сюда,
т. к. задерживают патрули. Получили ли по повестке мои вещи из распредбатальона
(?) с пр-та Карла Маркса д. № 65?
Что слышно из Тихвина?
19/Х. Пишу опять. Я попал в маршевую роту, и сегодня утром
нас пригнали сюда – дер. Токкари, д. 20, это 8 км от Пороховых по Колтушскому
шоссе. Здесь мы влились в состав стрелковой дивизии и вскоре двинем на фронт,
когда точно – неизвестно. Настроение неважное. Плохо, что нет подходящей
компании – все старички лет по 40. И вообще тоска. Ну, ничего не поделаешь. Все
пройдет, и снова заживем. Сейчас попали в теплую избу и очень рады, т. к.
ночью, наконец, не придется мерзнуть. М. б., пробудем дней 5-10, тогда напишите
по адресу: Лен обл., Всеволожский р-н, Колтушский с/совет, дер. Токкари, д. 20.
Красноарм. С. Арг. Ну, счастливо, дорогие. Не унывайте. Буду по возможности
писать. С завтрашнего дня дадут постоянный адрес, который всюду будет нас
сопровождать.
Сергей
* * *
[5]
21/Х
Дорогие ленинградцы! Посылку вашу получил, за что очень
благодарен, только напрасно так много теплых вещей – таскать их в мешке
довольно неудобно, а обмундированы мы неплохо; вещи же хорошие, а пропасть
могут очень легко. Сейчас стоим все там же, когда двинемся – неизвестно, но,
наверное, скоро. Я несколько подбодрился духом и начал делать военную карьеру.
22/Х. Вчера меня прервали – вызвали в штаб батальона и назначили во взвод бат.
связи. По-моему, это лучше по многим причинам. Буду телефонистом. На обратной
стороне мой постоянный адрес, пока никуда не переведут, но, по-видимому, останусь
здесь. Очень скучный и неприятный народ кругом, но ничего уж не поделаешь. Как
вы живете и питаетесь? Как тетя Катя? Мальчонка говорил, что очень плоха.
Передайте ей большой привет! Что слышно из Тихвина и вообще, что есть ото всех
родных? Пишите мне все подробно, а также перешлите письма, если такие есть.
Получили ли мои штатские вещи? От вас еще не получил ни одного письма, за
исключением записки с мальчишкой. Как дядя Соф? Нет
ли известий из Москвы? Ну, пишите. Я как-то прибодрился и успокоился. Счастливо.
Сергей.
На обороте открытки:
Куда: Ленинград
147
Можайская ул. д. 49, кв. 6
Кому: Аргировской
Елизавете Леонидовне
Адрес отправителя:
Действ. армия, ППС 726
559 СП 2 бат. Взвод связи
* * *
[6]
24/Х
Дорогие родители!
Сейчас сижу на аэродроме в Нов. Деревне, наверное,
куда-нибудь полетим, поговаривают, что к Москве. Если долго не будет писем – не
беспокойтесь. При первой возможности напишу. Возможно, полетим в тыл, но вряд
ли, а м. б. и останемся. Вашу открытку получил вчера, и вчера же оттуда уехал.
22-го послал вам открытку с постоянным адресом: Действ. армия, ППС, 726, 559
СП, 2 бат., взвод связи. Пишите.
Счастливо.
На обороте:
Куда: Ленинград
147
Можайская ул. д. 49 кв. 6
Кому: Аргировской
Елизавете Леонидовне
* * *
[7]
24/Х
Здравствуйте, дорогие
родители!
Пишу сегодня вам уже вторую открытку. Сижу сейчас в городе
Тихвине на Советской ул. д. 40, в
обществе Анны Васильевны, Пашеньки и Матреши. Вот
превратности судьбы! Ужасно неприятно пребывание в Тихвине в таких условиях,
идут в голову всякие воспоминания. Тоска. Теперь новости. Дядя Володя
вместе с техникумом эвакуировался куда-то за Вятку. Тихвин изредка бомбят, в
Ильинском все спокойно и хорошо. Глебка
работает в Шомушке. Таня
здорова. Все. В первый раз в жизни летел на самолете. Занятно. Что будет со
мной дальше и где буду завтра – неизвестно. Пишите. Сергей.
Поклон от Пашеньки, Матреши, Анны Васильевны.
* * *
[8]
5/XI
Дорогие мои! Вот уже месяц, как я не виделся с вами. Как-то
вы живете? Что у вас хорошего? Писем ваших не получал уже дней 20, последняя
была открытка, полученная от мамы еще в Токарях. Итак, я на фронте. Сижу в
блиндаже перед костром и стыну от ноябрьских морозов; у меня кашель, насморк,
болит ухо и нога, постепенно расклеиваюсь. Получили ли мою Тихвинскую открытку?
Оттуда же я написал в Ильинское. Ответа же ни от кого не получил. Вообще сюда
письма доходят плохо. Мой адрес: Действ. армия, ППС 726, 559 СП, рота связи – я теперь уже в роте, сижу
с аппаратом где-нибудь в блиндаже и передаю приказания. А вообще я невероятно
грязный, мокрый, прозябший, убитый. Живу как автомат, ни о чем не думая. Не
знаю, долго ли проживу. Впереди все туманное. Ну, ничего, все чем-нибудь да
кончится и очень, очень хочется, чтобы кончилось нашей победой, а для этого еще
имеется немало возможностей.
Писать часто мне трудно, почти невозможно. Простите за
каракули. Как Тё-Ка? Большой ей привет. Как
Вова? Не написал ли что-нибудь?
А вообще чувствую себя лишним, мешающим, крайне
неприспособленным к такой жизни.
Если есть мне письмо, перешлите мне. Можно послать посылку,
но не ручаюсь за доставку. Ну, счастливо.
Сергей
* * *
Письмо
Елизаветы Леонидовны Григорьевой к мужу сестры, В. Н. Каченовскому
Дорогой дядя Володенька! Получила
твои грустные письма и горюю за тебя. Что делать?! Ничем, к сожалению, не могу
смягчить твоих горьких переживаний, кроме искреннего сочувствия, а его мало.
Проклятие Гитлеру, проклятие
фашизму, проклятие империализму, губящему жизнь миллионов людей! Хоть бы скорее
наши погнали немцев, скорее показали миру, что наша политическая и соц. система
гарантирует человечеству мирную человеческую жизнь! Но прежде чем это будет,
прольется море крови наиболее нужных для жизни людей, наиболее молодых,
наиболее смелых, наиболее ценных.
Мы все это время как в котле
кипели. Сегодня первый день у меня лично более нормальный и спокойный. Работали
все в школе по отправке детей, дежурили и дома и в школе. Было много у меня
волнений с вопросом о Тане.
Сначала хотела ее отправить в Томск, куда должна была поехать Тамара; два
дня собирала Таню, стирала, зашивала, закупала на дорогу провизию, но в
последний момент решила не отправлять ее: страшно – затеряется девочка. Да к
тому же и у Тамары произошли изменения, она тоже не едет, а остается здесь,
только переходит на другую работу. Сегодня она едет к Ване, он
недалеко, и там м. б. устроится на работу. А Танюшу вчера отправила с Левой
Равдон<икасом> в Ильинское. Лева,
Олег и Люсин муж все идут добровольцами.
Настроение в Ленинграде бодрое, патриотическое, все работают не за страх, а за
совесть. Лева еще не вернулся и не знаю, как доехала Таня. Тетя Тоня еще
27-го уехала в Ильинское, добралась благополучно и сейчас работает и в школе и
в колхозе. Если тебе надо уезжать из Тихвина, м. б. и ты переберешься к ней,
там, м. б. и корову удастся сохранить. Напиши ей или съезди сам к ней. Сережа на
оборонной работе. Обещал на день приехать. Жду на днях.
В. П.
работает в техникуме. Мое положение неопределенное. Пока до 11-го авг. я
числюсь в отпуске, но работала в школе. Сейчас там работа кончилась. Я могла бы
уехать, но я этого сделать не могу, т. к. 1) должна дождать<ся> Сережу и
выяснить, что с ним будет дальше – это главное, 2) не знаю, как оставить тетю
Катю, она очень плоха; но в то же время она озлоблена на весь мир, а меня
последнее время буквально ненавидит; она очень несчастна, я ее очень жалею, но
временами начинаю огрызаться, т. к. она говорит мне ужасные и оскорбительные
вещи (только не обмолвись об этом в твоих письмах); 3) и папашу не знаю, как
оставить: он тут грязью зарастет, без еды насидится, да и тетя Катя будет
считать своей обязанностью готовить ему, посуду мыть, а она этого, по существу,
не может уже делать и тогда через несколько дней совершенно сляжет и к ней
нужен будет человек, а где его сейчас взять, да и где взять деньги, чтобы
нанять такого человека?
Не знаю, м. б., если в Ленинграде
все будет благополучно, и удастся хоть на неделю вырваться на Зелень. Я здесь
задыхаюсь и смертельно устаю. От Люли нет
вестей. Душа болит за нее. Сейчас в Ленингр<ад> начинают приходить вести
от людей, бежавших из оккупиров<анных> местностей, а иной раз появляются
и сами люди. Жду, не приедет ли она или не пришлет ли весточку. Сколько горя
несет эта война!
Лида
здесь. Постарайся выхлопотать себе право на жизнь в Тихвине, используй то, что
ты пенсионер, болел нынче, что ты в своем доме поселился, что никого не выселил
и т. п.
Кончаю. Пиши. От Леши нет
вестей, несмотря на мой запрос. Думаю, что он ушел добровольцем.
Твоя тетка
Лиза
|